4 месяца, 3 недели и 2 дня

Если вы живете при тоталитарном режиме и вам необходимо разрешиться от нежелательного бремени где-нибудь на пятом месяце, то рецепт довольно прост: снимите номер в отеле, пригласите гинеколога, который введет в ваши внутренности специальный зонд, дождитесь выкидыша, но ни в коем случае не спускайте плод чрева своего в унитаз (коли уж в «Грязных прелестях» засор возник из-за человеческого сердца – целый младенец явно обнулит пропускную способность гостиничных коммуникаций); заверните несостоявшегося гражданина мира в полиэтилен, дойдите до квартала многоэтажек, там поднимитесь на последний этаж произвольно выбранного дома и спустите дитя в мусоропровод, после чего вернитесь в отель и закажите себе праздничный ужин, поскольку, таскаясь с младенцем в мешке, вы успеете изрядно проголодаться. Впрочем, Кристиан Мунджу получил свою «Пальмовую ветвь» не столько даже за актуально-гуманистический сюжет, сколько за интонацию, не имеющую ничего общего с тоном моего краткого пересказа.

Мунджу работает в стилистике, если так можно выразиться, «черного реализма», даже отчасти натурализма, только в отличие от авторов вроде Золя он бесстрастен до исступления. Его холодная, статичная камера, вынося за скобки эмоции персонажей, вперяется в быт, постепенно набирающий интенсивность и в итоге сгущающийся до трагедии, и лишь в эпизоде с поисками подходящего контейнера для младенческого тельца переходит в нервный, блуждающий, почти истерический ручной режим. Наблюдая за тем, как две подруги судорожно пытаются решить проблему беременности одной из них, как они доплачивают своим телом недостающую сумму подпольному акушеру, сыну постепенно выживающей из ума старухи-матери (зримо очеловечивающая деталь!), как одна лежит с зондом во внутренностях, в то время как вторая страдает на дне рождения любовника, мучаясь собственной социальной инородностью и тем, что в нее кончили в грозящий беременностью день, – наблюдая за всем этим на фоне явственного разложения тоталитарного режима Чаушеску, агонизирующего на пороге эпохи Marlboro, Kent и Rexona, аналитик-объективист Кристиан Мунджу замечательно следует известному чеховскому рецепту: «Когда изображаете горемык и бесталанных и хотите разжалобить читателя, то старайтесь быть холоднее – это дает чужому горю как бы фон, на котором оно вырисуется рельефнее... Да, будьте холодны»; или вот еще: «Над рассказами можно и плакать, и стенать, можно страдать заодно со своими героями, но, полагаю, нужно это делать так, чтобы читатель не заметил. Чем объективнее, тем сильнее выходит впечатление» (из писем Л. А. Авиловой от 19 марта и 29 апреля 1892 года соответственно).

Конечно, предсказуемо рассекающих сюжетные волны героинь, сдающих экзамен за первый триместр жизненного пути, хочется иногда пришпорить каким-нибудь сардоническим возгласом – вроде «Но-о-о, залетные!». Конечно, Кристиану Мунджу в фабульных стыках не помешали бы символические обобщения, разгоняющие анемичную кровь повествования и заставляющие скрытую экспрессию работать на катартическое узнавание судьбы по частностям и деталям (такова, собственно, базовая техника современной трагедии). Но как выверенный образец стиля фильм выдерживает свою линию без единой запинки, без сучка в немигающем глазу кинокамеры, хотя, возможно, – если посмотреть с другой стороны – и без единой задоринки.