30 дней ночи

Я уж думал, подобно ворону Эдгара По, что больше никогда... больше никогда не снимут господа кинематографисты ничего достойного о моих собратьях. Слишком много посредственной и невразумительной кинопродукции пришлось посмотреть за последнее время. Однако все-таки есть среди жалкого и слабого человеческого племени особи, которые умеют с достоинством запечатлеть силу более могущественную и великую, нежели готова вынести природа смертных. «30 дней ночи» – редкая удача в вампирическом кинобестиарии.

В изображении вампиров режиссер Дэвид Слэйд, постановщик блестящей садомазонимфеточной арт-ловушки «Леденец», пошел по пути предельной натурализации кровопитающихся героев. В этих древних существах, страшных, яростных, невыносимо витальных, Слэйд не оставил никаких романтических черт или хотя бы намеков – одну лишь сметающую всё на своем пути мощь животного инстинкта. Жадное разрывание человеческой плоти фиксируется в сверхускоренном ритме, хтонические хищники преодолевают пространство за считанные секунды, их выбеленные лица лоснятся от запекшейся крови жертв, а огромные черные зрачки – от ненависти и голода. Даже говорят вампиры, атаковавшие маленький городок на Аляске, не на английском, а на пугающем древнем гортанном наречии, переводимом при помощи субтитров (точнее, и говорит-то лишь предводитель пришельцев в великолепном исполнении Дэнни Хьюстона, а остальные только издают пронзительный животный визг), что окончательно исключает жутких гостей из культурного ареала смертных. Единственная английская фраза, которую произносит за весь фильм вожак стаи, когда захваченная им женщина принимается взывать к Богу, – «No God». При этом алчущий крови визитер саркастически смотрит в небо, по-звериному втягивая помутившийся от криков и боли воздух, – и в небе, разумеется, никого и ничего нет. Бог умер вместе с романтизмом, не дожив, в сущности, даже до мясорубки холокоста. На Аляску опустился месяц непроглядной ночи – без закатов и рассветов, без надежды. За 30 дней, пока не будет солнца, гости крохотного городка под названием Барроу напитаются до отвала, а потом, пробив нефтепровод, сожгут заляпанное кровавыми лужами селение, дабы никто не узнал истинных причин случившегося. Дети ночи, как и природа в известном афоризме Гераклита, любят скрываться.

Создавая нужную ему тягучую, вязкую, изматывающую атмосферу, пропитанную тревогой и ужасом, Дэвид Слэйд добивается парадоксальной двойственности пространства. С одной стороны, действие происходит на абсолютном просторе («Разве не поэтому мы здесь живем? Разве не ради свободы?» – восклицает в начале один из жителей Барроу), на бескрайней снежно-ледяной равнине, в ландшафте, где не за что зацепиться, а укрыться невозможно. Когда один персонаж назначает другому встречу на углу Рэнсом и 350-й, этот «уличный перекресток», как выясняется, представляет собой голое поле, неотличимое от других таких же «улиц» и полей. Только на подобном бесконечном плато возможно совершенное предстояние перед чужеродной и превосходящей твою волю силой. С другой стороны, затемненное 30-дневной ночью, ослабленное огромной кровопотерей пространство пропитано клаустрофобией: оставшиеся люди ютятся в каморках, на чердаках и в подвалах, согнутые грызущим их страхом. Основная часть фильма проходит как раз в таких крохотных помещениях, делающих само пространство замкнутым, спертым, пропахшим терпкими энергиями инстинктов. Из всех щелей захваченного поселения сквозит удушливая паника, лишающая жертв воли к победе: даже удача с боевым применением искусственного ультрафиолета, ранее использовавшегося героями для выращивания марихуаны в условиях, так сказать, Крайнего Севера, – и та сходит на нет, когда вампиры отключают генератор. Электрическое питание не должно мешать биологическому.

Разумеется, тем более что фильм сделан на основе комикса, среди поселенцев найдется смельчак, который ценой своей жизни спасет немногих уцелевших, победив в фантастичном поединке вожака материализовавшейся из ночной тьмы стаи (только-только обратившийся в вампира на самом деле никогда не сможет одолеть в прямом и честном бою существо на несколько столетий древнее себя, а в финале показан прямой и честный бой). Но прелесть в том, что эта цена, во всех ее кошмарных деталях, будет пророчески предсказана – на чуждом наречии – самым талантливым и могущественным из пришлецов: «Когда человек сталкивается с силой, которую не может уничтожить, вместо нее он уничтожает себя. В этом его проклятие». Даже убийство чужака оборачивается для смертного самоубийством, пусть и скрашенным двумя-тремя обгоревшими телами детей ночи. Кстати, в финальных титрах говорится, что ни одно животное на съемках не пострадало. А разве вампир не квинтэссенция животного мира и разве все из ниоткуда явившиеся гости между тем покинули с восходом солнца приобщившийся вечности городок? Поистине: редкий вампир долетит до середины Аляски...