Павел Лунгин: Эпоха динозавров в России на исходе

Фильм Павла Лунгина "Олигарх" прочно связался в общественном сознании с фигурой Бориса Березовского. Виною тут частично книга "Большая пайка", ставшая основой сценария, но еще больше — ангажированные телеканалы, постаравшиеся использовать премьеру для реанимирования легенды о щедром олигархе, оплоте свободы и демократии в России. На самом деле социальный детектив Лунгина — первая успешная попытка увидеть эпоху и ее кукловодов взглядом отстраненным и независимым, без воспеваний и разоблачений. И в этом смысле новая картина —- продолжение предыдущей "народной" ленты Лунгина "Свадьба". Там речь шла о новой жизни реального шахтерского городка Липки, которая продолжается несмотря ни на какие катаклизмы. Теперь действие перенеслось туда, где идет игра по-крупному и на кону большие капиталы. Олигарх, по фильму, — дудочник-крысолов, манипулирующий обществом и страной, играющий с властью в смертельные игры, где ставкой — судьба страны и народа. И дудочки-телеканалы зря так стараются, пытаясь выдать фильм за свой козырь, — на самом деле это им приговор. Чем быстрее мы освободимся от политических иллюзий, тем раньше перейдем от вечного боя к покою и воле.

Павел Лунгин на съемочной площадке "Олигарха"

— Вы считаете книгу Юлия Дубова "Большая пайка" достаточно достоверным документом?
— Дубов один из директоров ЛОГОВАЗА, был близок к Березовскому, и понятно, что его книга вызывает доверие. Но она кончалась на торговле автомобилями, а мы ввели линию с телеканалом и еще много другого, что сближает эту историю с судьбой Гусинского и других русских олигархов. Так что Платон — собирательный образ. Прямое повествование показалось мне скучным и сценарий не получался, пока мы не придумали полицейский ход — двойное расследование, которое позволило делать флэшбеки — переброски в прошлое, это сразу дало фильму интригу и рельеф.
— Телеканалы анонсировали фильм, параллельно монтируя высказывания героя и аналогичные тирады Березовского. Казалось, грядет новая "Повесть о настоящем человеке" с идеалами, о борце за свободу: он упрямо идет через все препоны обратно в свою Россию, чтобы навести порядок. Фильм опрокинул эти прогнозы.
— Я не знаю, отчего именно Березовский так глубоко проник в мифологию русской души, но он уже нашел там место где-то между чертом и сексуальным гигантом. Черный, шустрый, до женщин охоч... Так что все равно картину привяжут к этой фигуре. Хотя это смешно — зачем делать художественный фильм о Березовском? Он сидит в Лондоне, дико скучает, берите камеру и снимайте документальное кино, хоть разоблачайте, хоть славословьте. Игровое кино на другом замешено — оно не может быть чистой биографией. А вот попытаться увидеть трагедию нашей интеллигенции — мне казалось актуальным. Речь ведь не о бандитах, не о субъектах в малиновых пиджаках, а об интеллигентах, ученых, профессорах, остроумцах, слегка диссидентах. Что с ними произошло? Как случилось, что — один убит, другой с балкона бросился, третий стал предателем. И как меняются оценки общества, его внутренние законы. Вот о чем хотелось говорить.
— В фильме это похоже на зловещую мясорубку, куда время неотвратимо втягивает героев. Эпоха как некий царь Мидас навыворот: все золото превращает в дерьмо. Но тогда это приговор нашему времени.
— Все сложнее, и это, конечно, не приговор. У нас до сих пор существует сознание, которое хорошо видно в фильмах "Брат" и "Брат-2": они ведь по сути сказочные, фольклорные. И среди этих вечных фольклорных формул есть такая: богатый — плохой, бедный — хороший. Мне хотелось эту связь разрушить: можно быть бедным и плохим, можно быть богатым — и похожим на человека. Поэтому главный герой у нас несколько приподнят.
— Он романтизирован, но не более, чем Каупервуд у Драйзера. Готовясь к съемкам, вы встречались с Березовским?
— Раза два. Он посмотрел на меня оценивающе, видимо, прикидывая, гожусь ли я на роль нового Невзорова, подумал, взвесил, покормил, но денег на фильм не дал.
— Тут многие насторожились: воспевают олигарха! Но ваш герой на положительного героя явно не тянет: он игрок и приходит к тем же заказным убийствам. Цинично манипулирует общественным сознанием при помощи своего телеканала. Он кукловод.
— Кукловод. Именно это мы и хотели показать в сцене, где он "делает стране президента".
— В подаче тех же телеанонсов герой обещает: "Я вернусь в Россию!" — как Ленин перед высадкой на Финляндском вокзале. А я посмотрел фильм и подумал: ну вернется, а нам-то чего ждать? Новых политических авантюр? Заказных убийств? Какое добро он принесет?
— Олигарх — кентавр, он наполовину из плоти, наполовину из титана. К финалу картины затравленный герой теряет последние крохи человеческого. Он теперь волк. Но его к этому вынудили! В России сейчас пора самозабвенного восторга перед властью, хотя ответственность за то, что произошло со страной, лежит столько же на олигархах, сколько на Кремле. Между ними были короткие периоды любви и были длинные, затяжные войны.
— Получилась как бы моментальная фотография свершившейся эпохи. Но куда все пойдет? В фильме нет положительного героя, если не считать следователя из провинции — "уральского самородка", который повлиять на события не в состоянии.
— Он как раз очень важен — это тип нового человека. Это человек свободный. Пусть эти динозавры там наверху — государство и олигархи — дерутся, а он может просто плюнуть на всю эту грязь и уехать. И жить независимо от сильных мира сего.
— Но его же, по фильму, выперли из прокуратуры!
— Его выперли, но он не испугался и не отчаялся. У него нет вечного российского страха Акакия Акакиевича перед начальством. И мне эта фигура кажется обнадеживающей. Народ должен понять: не надо чего-то ждать от верхов, надо просто жить как люди. Освободиться от ощущения обиды, от причитаний по прошлому, от ожидания чуда. Ты здоров, у тебя есть голова и руки — делай дело, и жизнь закрутится. Я же вижу, как в стране разрастается мелкий и средний бизнес, как заполнились прилавки, как люди стали больше путешествовать...
— Но страна не поднимется на путешествиях, она должна что-то производить. Это же большая страна, она не может жить по законам Третьего мира.
— Я даже по-прежнему считаю: великая страна. Но у нее нет идеи. Наши идеи ужасно демагогичны. В Америке все яснее: концепция жизни как удовольствия — от работы, от семьи, от хороших детей и хорошего дома, от стакана виски со льдом. А мы всегда жили в ощущении, что надо страдать, преодолевать, бороться за всё и со всем. У нас до сих пор лицемерно ругают деньги — при этом к ним жутко привержены. Даже возникло новое расхожее выражение, я его постоянно слышу по телевизору: удачи вам! Мы что, охотники, грибники, игроки, пираты? Почему мы должны жить в ожидании удачи? У нас до сих пор не сформулировано: для чего сто пятьдесят миллионов людей живут? И поэтому у многих крыша поехала от любви к доллару, а это как раз характерно для стран Третьего мира.
— У нас принято считать, что это Америка свихнулась на долларе.
— Америка не свихнулась на долларе. Она свихнулась на идее жить хорошо. В том числе на диете, на утреннем беге и перерывах для медитации, на чистом воздухе и здоровом образе жизни. Там говорят: мы страдать не любим, у нас все машины с автоматической коробкой передач. В Америке многие отказываются от денежной карьеры ради спокойной жизни дома с детьми на природе. А у нас царит абстрактная любовь к доллару, без ясного понимания — зачем он нужен, зачем и куда мы живем.
Павел Лунгин с Владимиром Машковым

— Из эпизодов, живописующих движение Платона Маковского к богатству, ясно, что это хитрый финансовый игрок, великий комбинатор, который делает деньги из воздуха. Но в массовом сознании все проще: наворовали! Ваш герой — наворовал?
— Мне кажется, нет. Люди дорого платили за свое богатство — кто-то своей судьбой, кто-то жизнью. Они комбинировали, работали на грани закона и беззакония. Были олигархи, выросшие из земли, как валуны — нефтяные, газовые... А были комбинаторные умы — как тот же Березовский. Все время что-то придумывают, просчитывают. И вырастают деревья с золотыми монетами, как в Стране Дураков.
— Рабочее название фильма — "Гражданин М". Вы действительно хотели снять нового "Гражданина Кейна"?
— Я хотел, но не получилось, конечно. Слишком много сценарного времени понадобилось, чтобы объяснить зрителю технологии экзотического русского бизнеса. А времени для более глубокого психологического... нет, психопатологического анализа — не хватило.
— Вы очень внимательны к национальной природе каждого из героев — это вам кажется важным?
— Так СССР же был многонациональной страной!
— Но вы просто маг, если сделали из Владимира Машкова еврея. Для этого ему пришлось так иссохнуть?
— Я ему говорил: ты должен стать бесплотным духом. Хотел сделать "черного Моцарта". Чтобы этот человек был талантлив, а не вороват. Хотя вороват, конечно, тоже. Ему хочется сразу всего. Чтоб его любили женщины, товарищи, деньги. Он умеет забывать, перешагивать, не задерживаться на неприятностях. Володя Машков все это сыграл, по-моему, прекрасно, он рисковал, уходил от собственного имиджа — и я ему благодарен. К тому же это он привел с собой замечательного грузинского актера Левана Учанейшвили, который когда-то играл в у Параджанова в "Легенде о Сурамской крепости", а теперь живет и снимается в США.
— Занятный персонаж у Александра Балуева: Корецкий, бывший аристократ, который требует всегда любить власть — хоть царя, хоть коммунистов, хоть его превосходительство президента. Что-то в этих речах слышится знакомое.
— Основу для этого диалога я нашел у Евгения Шварца: там дворянин сетует — ну почему Советы нас отвергли, ведь мы любой власти готовы служить! Такие люди любят клястся в своем патриотизме: "У меня за Россию душа болит — поэтому я один имею право ее грабить!". Такой грабеж со слезой мне и хотелось показать. Поэтому появился образ дворянина-коммуниста, который хорошо себя чувствует при всех властях. За денежными схватками стоит борьба двух идей о России. Вечный спор: Россия — как все? Или это особая страна? И не опасна ли для нее свобода? И не растлит ли демократия особый русский дух? Или она сможет стать в ряд с другими странами, которые динамично развиваются и на Западе и на Востоке. Этот спор по-прежнему идет, но если раньше ответ казался мне очевидным: дайте свободу — и страна пойдет цивилизованным путем, то теперь, не скрою, приходят сомнения. Я уже не знаю, движемся мы вперед или назад. В материальном смысле — наверное, да. В духовном — не знаю.
— Должен сказать, фильм не прибавил оптимизма. Ощущение замкнутого круга, беличьего колеса, постоянного возвращения к нулевой отметке. Эпоха завершилась, и итог ее неутешителен.
— Фильм и стал возможен потому, что мне показалось: этап закончен. Я бы назвал его динозаврическим. Когда-то рыбы вышли на сушу, им там было плохо. И возникли динозавры, эти бронетанки, эти чудовища с зубами и чешуей, они закрепились на суше. Безжалостно топтали деревья и пожирали друг друга. Выполнили свою роль — и исчезли. И явилась другая жизнь. Олигархи в России — это динозавры.
— Правильно ли сравнивать Россию с Чикаго 30-х?
— В какой-то мере да, и как раз это вселяет оптимизм. Потому что Америка очень далеко продвинулась от времен, когда были куплены и полиция и суд, а мафиозные кланы имели своих депутатов. Но там всё базировалось на семье как ячейке, а у нас семья большого значения не имела никогда. У нас — дружба. Мужская и очень суровая.
— И все же, по фильму, есть в России перспектива?
— Как ни костери наше время, но освобождение человека произошло. У нас любят оглядываться назад, где якобы свершался золотой век России. Но наверное, при царях не так уж было хорошо, если народ остервенело рушил все, вплоть до церквей. А теперь, едва ли не впервые за всю историю, люди могут жить своим разумом — могут выбирать, читать любые книги и смотреть любые фильмы, свободно ездить по миру. Появление внутренне свободных людей — главное достижение времени, именно здесь — наша перспектива.